Нагори — японское обозначение конца сезона, всего позднего, запоздалого, переходящего из реальности в воспоминания. Очерчивая смутные контуры этого понятия, важного для японского отношения к еде, поэзии и времени, автор, японская писательница, живущая во Франции, увлекает нас за собой в манящий сумеречный лимб — пограничное пространство между человеком и природой, личным опытом и движением истории, жизнью и смертью. И приглашает попробовать это время на вкус: в приложении к эссе приводится меню ужина, созданного ею в качестве итоговой работы за период резиденции на Вилле Медичи.

«Музей вне себя» — манифест против унылого единообразия и одномерности, к которым нередко приводят усердный контроль и порядок, и в то же время кладезь историй и сокровенных фактов. Читателя ждет необычайно увлекательное и познавательное путешествие: он откроет для себя Лондон начала XIX века, Париж 1840-х годов, Лас-Вегас 1990-х и свяжет их с самыми поразительными европейскими художественными и архитектурными проектами ХХ–ХXI веков. Он соприкоснется с грезами и воплощениями парадоксальных творцов: Джона Соуна и Эль Лисицкого, Марселя Дюшана и Робера Филью, Карло Скарпы и Кристиана Болтански, Ле Корбюзье и Рема Колхаса, Альфреда Хичкока и Джозефа Корнелла… Он увидит, как многомерны и непредсказуемы улицы, здания, окна и целые кварталы современных городов. Он убедится в существовании того, «что уже есть, но остается незамеченным, как бы существуя в параллельной вселенной». Одним словом, читателю предстоит пересмотреть свои отношения не только с музеем, но и с городом, и, возможно, с самим собой.

Брюс Хейнс (1940–2011) сделал карьеру как гобоист в классическом оркестре и с молодости интересовался историей исполнительской практики и своего инструмента (в конце 1960-х годов он открыл в Калифорнии мастерскую, где под его руководством делались реплики барочных гобоев). Накопленный им опыт исполнения на современных и исторических инструментах, концертов и записей с известными музыкантами и коллективами, общения с музыковедами лег в основу этой книги. Автор рассказывает, как кодифицированная нотная запись и распространение музыкальных произведений на бумаге постепенно очистили западную музыку от вариативности и сделали ее «академической» — и как потом, в последние полвека, академические музыканты обнаружили за строгим фасадом своей дисциплины целую вселенную, из которой, не сумев ее полностью подчинить, эта дисциплина выросла. Таким образом, исторический конец старинной музыки оказался условием ее начала, нового рождения, к которому был причастен и автор этой книги.

Известный немецкий археолог Тонио Хёльшер предлагает свою интерпретацию фресок так называемой Гробницы ныряльщика в Пестуме, открытой в 1968 году, — уникального памятника греческой живописи классического периода. Восстанавливая исторический контекст произведения, Хёльшер расходится с его метафизическими толкованиями и рассматривает сцену ловкого прыжка юноши в воду исходя из значимости физического, телесного начала для жизненного уклада древних греков. Культура взросления, престиж тренированного тела, эротизм оказываются, согласно его выводам, ключевыми элементами общественной жизни как в греческом полисе, так и за его пределами, в «антимире» диких пространств.

Мировая история полна вещей, которые были утрачены — неумышленно уничтожены или потеряны в ходе времени. В своей книге Юдит Шалански пытается ухватить то, что оставляет после себя потерянное: эхо и стертые следы, слухи и легенды, приметы забвения и фантомные боли. Картина Каспара Давида Фридриха, вид тигра, вилла в Риме, греческая любовная поэма, остров в Тихом океане — этот по определению неполный каталог утраченного и исчезнувшего становится ковчегом для двенадцати историй, раскрывающих свою повествовательную силу там, где обычная традиция не справляется. Главные герои этих историй — люди или их духи, борющиеся с быстротечностью: старик, хранящий знания человечества в своем саду в Тичино, художник руин, создающий прошлое таким, каким оно никогда не было, постаревшая Грета Гарбо, которая бродит по Манхэттену, гадая, когда именно она могла умереть, и писательница Юдит Шалански, прослеживающая следы истории ГДР в пустых местах своего собственного детства. Эта книга, лауреат премии имени Вильгельма Раабе, финалист Международного Букера, была отмечена многими критиками по всему миру, ведь она свидетельствует о том, что разница между присутствием и отсутствием может быть незначительной, пока существуют память и литература, позволяющая ощутить, насколько близки друг к другу сохранение и разрушение, потеря и созидание.

Что такое танец: искусство или волшебство, удовольствие или работа? Как рождается танец и сколько он живет? Есть ли у танца правила и почему их нарушают? Под какую музыку проще двигаться и можно ли танцевать тишину?
Почему в XIX веке балерины встали на пуанты, а в XX веке переобулись в кроссовки? Что современного в современном танце и чем отличается танец модерн от постмодерна? И — главное — почему люди танцуют, сколько они себя помнят? Отвечая на эти и многие другие вопросы, историк Ирина Сироткина обращается за примерами к древнегреческой хорее и придворным балам, к народной пляске и Дягилевским Русским сезонам в Париже, к романтическим «белым» балетам и цифровым танцперформенсам. Читатели этой книги знакомятся с танцами древности и направлениями современного танца, с выдающимися хореографами и исполнителями, узнают что такое дансантность и танцнотация — словом, погружаются в бесконечно разнообразный мир танца, в котором все танцуют по-разному, но каждому есть место. Ведь люди танцуют, потому что не могут не танцевать.
Книга подготовлена в сотрудничестве с Фондом Дианы Вишневой и фестивалем Context. Diana Vishneva.

Древнегреческий язык, навеки погрузившийся в молчание, до сих пор поражает своей красотой, глубиной и человечностью. В эпоху социальных сетей и мессенджеров, когда наша речь стремительно упрощается и превращается в набор смайликов, Андреа Марколонго, писательница и журналистка, выпускница классического лицея, предлагает обратиться к мертвому языку, дабы воскресить всё то, что теряют языки живые. Ее книга, ставшая неожиданным бестселлером в Италии и Франции, а затем переведенная на все основные европейские языки, — не академическая грамматика, а чувственное и страстное признание в любви к «гениальному» древнегреческому.

Questo libro è stato tradotto grazie a un contributo del Ministero degli Affari Esteri e della Cooperazione Internazionale italiano / Эта книга переведена благодаря финансовой поддержке Министерства иностранных дел и международного сотрудничества Италии.

Авторы увлекательно и достаточно подробно обозревают споры о сущности искусства всех времен и народов — от росписей палеолитических пещер до постмодернизма. Дополняющие текст высказывания художников, философов и искусствоведов позволяют судить о том, как развивались представления об искусстве на протяжении трех минувших тысячелетий. В результате сложные теоретические проблемы искусствознания оказываются проще, чем мы думаем.

Алексей Михайлович Ган (1893–1942) — один из творцов русского конструктивизма 1920-х годов, создатель оригинальной теоретической модели конструктивизма как социально ориентированного «интеллектуального производства», мастер конструктивистской типографики, режиссер хроникальных фильмов, автор теории «массового действа» в сфере исполнительских искусств. Издавал и верстал журнал «Кинофот», проектировал киоски и киноплакаты, участвовал в создании Группы конструктивистов, Объединения современных архитекторов и объединения «Октябрь».
Эта книга — первая русскоязычная монография об Алексее Гане. Александр Лаврентьев, искусствовед, историк дизайна, профессор РГХПУ им. С. Г. Строганова, популяризатор наследия русского авангарда, внук Александра Родченко и Варвары Степановой, составил портрет своего героя из манифестов, воспоминаний современников, друзей и коллег, а также исследовательских и критических работ о сохранившемся или реконструированном творческом достоянии Гана.

Роман Марселя Пруста (1871–1922) В поисках утраченного времени является со времен его публикации в 1910–1920-х годах неослабевающим вызовом читателям всего мира. Что это: необозримая книга-собор в традиции больших романов XIX века, панорама рафинированной культуры Европы «конца прекрасной эпохи», сметенной мировыми войнами, опыт философского осмысления памяти средствами литературы, попытка автора разобраться в самом себе, его раздумье о том, что значит написать книгу и как на это решиться, или, наконец, предложение читателю понять, что значит по-настоящему книгу прочесть? Всё это вместе и многое другое, о чем с разных сторон размышляют девять читателей Пруста: литературоведы, философы, историки искусства. И, конечно, Поиски — это вызов переводчику, который в этой книге принимает Елена Баевская, открывающая фрагментарный, но в то же время единый вид на корпус текстов выдающегося французского писателя.

Стихи Шарля Бодлера (1821–1867), объединенные в сборник Цветы зла, бросили вызов литературе и читательской аудитории своего времени бескомпромиссным индивидуализмом, острым вниманием к «сору» городской повседневности и хаосу душевных импульсов, попирающих всякие нормы. Поэт, всячески добивавшийся официального признания и вовсе не стремившийся прослыть революционером, волею истории стал изобретателем модернизма, автором самой концепции современности, которая легла в основу мировоззрения и культуры XX века. Историк литературы Антуан Компаньон (род. 1950) попробовал запечатлеть калейдоскопическую вселенную личности и поэтического воображения Бодлера в серии «моментальных снимков» с разных сторон. Главки этой книги, первоначально представленные в виде коротких выступлений на радио France Inter, показывают «поэта современной жизни» как денди, социалиста, католика, ценителя живописи и фотографии, застигают его в компании друзей, врагов, выдающихся современников и любовниц, а также, разумеется, перед зеркалом и листом бумаги.

В этой книге, посвященной природе визуального восприятия в искусстве, столкнулись мнения трех выдающихся ученых. Искусствовед Эрнст Гомбрих, привлекая наше внимание к проблеме сходства, в частности в портретах и карикатурах, заключает, что мы, неспособные часто описать черты даже самых близких людей, легко находим сходство с помощью эмпатии. Психолог Джулиан Хохберг мягко противопоставляет этому аргументу свою теорию канонических форм объекта, предполагая, что мы улавливаем сходство благодаря «когнитивным картам» или ожиданиям, возникающим в сложном процессе зрительного восприятия, когда наш глаз скользит по поверхности картины в некой уже заданной последовательности. Наконец, философ Макс Блэк, подвергнув концептуальному анализу эти и другие подходы к визуальному восприятию, утверждает, что для определения условий художественной репрезентации не существует ни достаточных, ни необходимых критериев, и делает вывод, что художественная репрезентация — это «кластерное понятие». В основе представленных здесь эссе лежат Талхаймерские публичные лекции, прочитанные авторами на философском факультете Университета Джонса Хопкинса в 1970-х годах.